Четыре солнца
Так я назвал книгу, которую написал больше
25 лет назад. Она до сих пор не издана, хотя были собраны рецензии виднейших
учёных: лауреата Государственной премии М.Л. Гаспарова, автора учебника
древнерусской литературы В.В. Кускова, председателя Всесоюзного общества
книголюбов Е.И. Осетрова (ныне покойного). Неодолимым препятствием стало то,
что я слишком многих невольно обидел, решив проблему, над которой бились 200
лет, написали 3000 работ, – раскрыл стихосложение «Слова о полку Игореве». А
они-то чего тогда стόят, за что получают
зарплату? Находка восстанавливает повреждённый переписчиками текст, читаются
«тёмные места», и открылось столько нового! Слышны даже интонации и
произношение автора. Книга нужна каждому школьнику, студенту и всем, в ней
сведения о Киевской Руси, о походе Игоря, сама поэма, перевод с разъяснениями.
Если кто-то решит издать, напишите. Есть компьютерный макет. Объём – 8 п.л. А
пока помещаю здесь одну из статей, которые удалось опубликовать.
На небе очень редко бывает: сразу несколько солнц. Большинство людей и не подозревает, что вообще такое случается.
Однажды весной на Дальнем Востоке я шел вдоль гряды сопок, поросших дубняком. Слева была протока, за ней другая, луг и Амур. Солнце впереди клонилось к закату. Погода стояла влажная, и хотя небо было чистым, все же чувствовалась близость дождя. Вдруг я увидел, что солнце не одно! По бокам и сверху от него сияли еще три, почти таких же ярких. Вокруг настоящего светила переливалась упиравшаяся концами в землю радуга. С ней соприкасались еще три – вернее, только многоцветные куски, на полные радуги у ложных солнц не хватило сил. Фантастическое зрелище! Я любовался им всю дорогу...
Спустя несколько лет занялся изучением «Слова о полку Игореве». В нём встретилось: «Черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца». Это сказано о половцах и о русских князьях. Сразу вспомнилось редкое явление, виденное на Дальнем Востоке.
Много высоких определений приложено к «Слову»: великое, гениальное, неиссякаемое... Нет хоть сколько-нибудь значительного поэта, который не изучал бы «Слово». Пушкин знал его наизусть. Есенин тоже. Бесчисленны обращения к древней поэме в литературе, музыке, живописи. Несущее свет сквозь века, давшее жизнь другим произведениям, «Слово о полку Игореве» сходно с солнцем.
И так же, как настоящее светило, оно мало кому показывается во всём великолепии. Да мы ведь и не очень смотрим на солнце. Знаем, что без него нас не было бы, а глядеть... что ж на него глядеть? К тому же зрение не позволяет.
Всем ли понятно, почему русские князья сравнены с солнцами? Не только потому, что это обычное восхваление. Главный герой «Слова», князь Игорь, принадлежал к роду, имевшему странную связь со светилом. Дед Игоря умер вскоре после солнечного затмения. И в дальнейшем затмения тоже приблизительно совпадали со смертью князей. Случилось двенадцать совпадений!
И без того-то эти космические события в древности принимались за дурные знаки. А тут еще такая грозная связь.
Выступившего в поход на половцев Игоря в пути застало затмение. Причём тринадцатое – особенно опасное. Игоря постигла участь, которая для него была хуже смерти, – он попал в плен. Самым горьким и покаянным в его жизни был тринадцатый день после затмения, 13 мая, тяжёлый день понедельник.
И кто же, кроме специалистов, вспоминает это, читая в поэме: Игорь взглянул на солнце и увидел, что воины тьмой от него покрыты. Тьмой от солнца! Дальше повторено: «Солнце ему тьмою путь заступало». Больше ничего не сказано о затмении. Сколько стоит за немногими словами!
Так написана вся поэма. Современникам автора достаточно было кратких намеков на общеизвестные в ту пору события. Подобная судьба обычна для поэта: чем дальше он от нас по времени, тем больше места в его книге занимают примечания.
«Слово о полку Игореве» написано хоть и на русском языке, но на том, что звучал в конце XII века. Легко доступной ныне поэму не назовешь.
Скажем, есть в ней фраза: Рекоста бо братъ брату: се мое, а то мое же. Поэт переиначил формулу феодальных разделов «Это мое, а то твое». В его годы распри между князьями приобрели небывалую остроту, на одни и те же уделы претендовали по несколько наследников. Рекоста – глагол, однокоренной со словом «речь», отрывок переводят так: «Сказал брат брату...» Однако сказуемое стоит в утраченном ныне двойственном числе, употреблявшемся для двух лиц или предметов. Полный смысл цитаты: не один брат обратился к другому, а оба сказали друг другу одно и то же.
У любого народа есть выражения, которые нельзя понимать буквально. Скажем, «Заварил кашу, сам и расхлёбывай» – это относится не к неудачному обеду. Имеются формулы такого рода и в «Слове». Например, въступи въ стремень. Неподготовленному читателю показалось бы, будто герой поэмы всего лишь вложил ногу в стремя, а собирается ли он немедленно ехать куда-нибудь или просто проверяет крепость седла, неизвестно. Если он хочет ехать, то опять же пока неясно, на войну ли, на охоту, на прогулку. Между тем одним из значений этого выражения было «отправиться в поход». Причем, видя его, не приходится думать, о ком идёт речь, поскольку оно применялось только к людям знатным.
Выше было рассказано о четырех солнцах. Числительное, когда оно относилось к словам среднего рода (значит, и к солнцам), звучало непривычно для нас: четыри. В переводе такое не передашь. А в поэме, как будет видно дальше, важен каждый звук.
Язык вообще звучал не так, как нынешний. Кроме силовых ударений (выдыхательных), в нём были музыкальные, то есть ударные слоги обозначались не напряжением, а высотой голоса. Чтобы получить представление об этом, можно по-разному произнести «ага» – если второе а окажется ниже первого, смысл будет такой: «Понятно, в чем тут дело...», если же сказать наоборот, то выйдет: «Что, попался!»
Существовали долгие и краткие звуки. Последние оставили на память о себе твёрдый и мягкий знаки. Ъ первоначально читался как краткое о. Ь – как такое же е. Иногда они прояснялись в долгие, которые потом в этих местах и сохранились. А в других ъ и ь исчезли. Поэтому мы говорим «замок», ко «замка», и «замочек», но «замочка» – о и е то появляются, то пропадают.
В эпоху, когда создавалось «Слово о полку Игореве», музыкальное ударение и разница в длительности гласных уже были в прошлом. Но следы их оставались, и настолько значительные, что твердый знак на концах слов, в котором отпала необходимость, уцелел до 1918 года. Ясно, как трудно сейчас воспроизвести древнерусское произношение.
Тем не менее очевидно, что автор поэмы применял, например, аллитерацию. Когда образец её потребовался для «Поэтического словаря», он нашёлся в «Слове о полку Игореве»: Трубы трубять въ Новеграде, стоять стязи въ Путивле. Зашла речь о неполных рифмах – и они отыскались там же: ...чресъ поля на горы. Пети было песь Игореви... Примеры из «Слова» приведены в одиннадцати статьях словаря. Упоминаний могло быть и значительно больше: трудно назвать такой возможный в русской поэзии приём, которого не было бы в этом произведении. И уже нет необходимости ещё раз говорить о его гражданственности и лирической силе, о точных эпитетах и о красочных описаниях природы, о широте охвата Русской земли и об ораторских обращениях к князьям.
Но при том, что «Слово», несомненно, поэма, в нём как будто не выполняется никакая система стихосложения.
Поэму перелагали на современный язык гекзаметром, хореем, анапестом и другими размерами. «Слово», дошедшее до нас записанным в виде прозы, разделили на стихи, строфы, главы, сказания. Много поразительного замечено в его звукописи. Допустим. Всеволода, правившего Трубчевском, поэт называет буй туръ, потому что Трубчевск и буй туръ Всеволод содержат одни и те же звуки.
О поэме написано больше научных работ, чем в ней самой слов. Но систему стихосложения так и не отыскали, она попала в разряд безнадёжных проблем.
А все ли пути испробованы?
Наиболее известные у нас системы стихосложения требуют равенств между гласными – в количестве их всех, либо только ударных, либо то и другое вместе. Вот и выпишем из «Слова» какую-нибудь фразу и проверим арифметику гласных в ней.
Половци
идуть отъ Дона и отъ моря.
Рядом не видно ни строк с таким же числом ударений, ни строк такой же длины. Но нет ли каких-то других равенств?
Попробуем основаться на самом главном различии гласных (а не на второстепенном, какова ударность-безударность) – на том, что не даёт путать а с о, е с ю и так далее. То есть посчитаем, сколько во фразе разных гласных.
Шесть о, три и, одно у, одно а, одно я. Ну и что?
Да ведь о столько не, сколько всех остальных гласных вместе!
Проверим другую цитату. На реце на Каяле тьма светъ покрыла. Пять а, четыре е, одно я, одно о, одно ы. Ничего...
Однако вспомним, что а и я — родственные звуки, у и ю тоне. Посчитаем их вместе. В цитате шесть а/я и шесть других гласных!
О ветре, ветрило! Три е и три прочих. Тогда врани не граахуть. Четыре а и четыре других. Ярославна рано плачеть въ Путивле на забрале, аркучи... Девять а/я и девять иных. И Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ. Одиннадцать о и одиннадцать других.
Но не все фразы делятся пополам. Поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя – шесть а/я, шесть и/ы, шесть прочих; стих распался натрое.
А вот деление на четыре части: Ты пробилъ еси каменныя горы сквозе землю Половецкую – по пять о, е, и/ы, пять других.
Встречаются и фразы, где по одинаковому числу раз представлены все пять звукотипов: Комони ржуть за Сулою – звенить слава въ Кыеве – по три а, о, е, и/ы, у/ю.
Читатель вправе спросить: а как же ъ и ь? Да вот ведь неожиданность – поэт их не считал. Это видно уже из названия поэмы: Слово о плъку Игореве, Игоря, сьша Свят'ьславля, внука Ольгова (семь а/я, семь о, семь остальных} – если принять во внимание «еры», то равенство нарушится. Но в тех же самых словах автор писал о и е. когда их требовала арифметика, Святославли, Олегъ.
Была еще такая буква – и десятеричное (и с точкой, как перевёрнутый восклицательный знак). Современные типографии её обычно не имеют, потому приходится вместо неё ставить ь или и (а «ять» везде заменено на е). Это и тоже не считается: Нъ се зло; княже ми не пособье (или не пособие), наниче ся годины обратиша – по пять а/я, о, е, и/ы.
Ну вот, равенства в «Слове о полку Игореве» найдены. Такое стихосложение удивительно соответствует древнерусскому языку. Оттого и певучей кажется другим народам наша речь, что в ней когда-то действовали даже специальные законы, предписывавшие красоту звучания. В частности, начинать слоги полагалось самыми трудными для произнесения звуками, потом шли всё более и более лёгкие; скажем, сочетание стра у нас есть, а артс невозможно. Равновесие гласных в стихе – вершина гармонии.
Надо как-то назвать найденное стихосложение. Попробуем так – равногласие.
Не все помнят, что выражение растекаться мыслью по древу пошло от «Слова о полку Игореве», и давно уже мало кто задумывается о том, как оно, в сущности, несообразно: мыслью... по дереву.
Вообще-то нелепицы в языке не редкость. К примеру, никто не засмеётся, услышав: «Чувствую себя не в своей тарелке». Но неужели человек перелез из одной тарелки в другую? А дело в том, что у французов слова «тарелка» и «положение» сходны, ошибка была допущена при переводе на русский и закрепилась.
Но разве мог так же соединить несоединимое русский поэт, автор «Слова»? Он говорит о своём предшественнике: Боянъ бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслью по древу, серымъ вълкомъ .по земли, шизымъ орломъ подъ облакы.
Выражение употребляется нами иронически, когда кто-нибудь рассуждает пространно, уклоняясь в разные стороны от темы. Однако поэт, почтительно относившийся к Бояну, конечно, не хотел его осмеять.
Отрывок вообще не так прост, как кажется. Прежде всего, само имя Боянъ одно время вызывало сомнения: его не встречали в других памятниках словесности – так существовало ли оно в Киевской Руси? Не Ян ли здесь, а перед ним частица бо (ибо), повторённая и дальше? Это правдоподобно, так как древние тексты писались без заглавных букв и без разделения на слова. Соответствующий Ян был найден в летописях, даже прослежена его родословная, дальним его предком оказался Добрыня Никитич, былинный богатырь. Однако Ян так и остался в области предположений. А в Киеве на колонне храма святой Софии отыскали запись XII века о том, что некая княгиня купила землю Бояна (вполне возможно, того самого).
Далее – вещий. Сегодня мы видим здесь смысл «пророк, прорицатель». Но Боян вовсе не предсказывал будущее, он слагал песни о князьях. Вещь – по-древнерусски «слово, голос», отсюда пошли «весть», «повесть», «известность», «вече», «отвечать», «ответственность», «вести», «ведущий» и так далее. Между прочим, ведьма тоже отсюда, поначалу так называли просто женщину, которая много знала – много ведала. И радиовещание обязано своим названием этой основе. Так что дикторов, рассуждая последовательно, полагалось бы именовать вещунами и вещуньями. А слово вещь, породив такое многочисленное потомство, затем бросило его и приобрело другое значение.
Аще – если. Хотяше – глагол в прошедшем времени.
Растекаться в старину значило «разбегаться». Поныне сохраняется однокоренное наутёк, и у Пушкина есть «И тот послушно в путь потек и к утру возвратился с ядом». Течь могли и птицы – лететь. Жидкости в данном случае ни при чём.
Творити не имело обязательного отношения к сочинительству. Творили молитву, но ведь её при этом не выдумывали. Творят и тесто, а оно уж совсем не связано со стихами и музыкой. Боян мог петь сочинённое заранее.
Остальное понятно, отметим только шизымъ, где сказался диалект псковского переписчика, произносившего ш вместо с.
Так вот, что же за выражение растекашется мыслью по древу?
Комментаторы предположили, что имеется в виду не настоящее дерево, а отвлечённое древо поэзии. Растекаться по нему значит творить поэтически. В «Слове» дальше есть сравнение Бояна с соловьём, скачущим по мыслену древу.
Вспомнили также, что пение сопровождалось игрой на гуслях или на другом подобном инструменте. А гусли – деревянные. В англосаксонском эпосе встретилось такое определение арфы – «дерево веселья». Англосаксы тут не очень к месту, но похоже, что пальцы и мысли Бояна разбегались по гуслям.
Однако вслед за отвлечённым понятием – мысль – упомянуты волк и орёл. Была высказана догадка, что мыслью написано по ошибке вместо мысью – «белкой».
Наконец, в поэме могли стоять и мыслью, и мысью, подряд. То есть поэтические идеи Бояна сравнивались с белкой, волком и орлом. Но переписчик, увидев два почти одинаковых слова, перенёс в свой экземпляр первое, а потом перепутал, посмотрел на второе и стал копировать уже дальнейший текст.
А что скажет подсчёт гласных? Равенства во фразе нет. Кое-что получается при её делении на части: серымъ вълкомъ по земли (по два о, е, и/ы), шизымъ орломъ подъ облакы (четыре о и четыре остальных) – но это похоже на случайность, а главное, как быть с другими отрывками? Вдобавок вносит путаницу и с точкой – заменяем его в вещий на и обычное и снова просчитываем текст, заменяем в мыслью и опять считаем...
В конце концов пробуем взять первое слово, по одному добавлять следующие и всё время считать, не забывая о возможных вариантах, – не создастся ли в какой-то момент равенство? Оно создается! Но непредвиденным образом: Боянъ... растекашется мыслью, а по древу повисает, и вообще во второй половине фразы арифметическая неразбериха.
Не вставить ли все-таки мысью (здесь тоже и десятеричное)? В самом деле, вторая половина приближается к гармонии, но одно о лишнее, а какого-то гласного недостаёт, или не хватает двух, а с о всё в порядке...
Короче, вот как выглядит наиболее вероятный первоначальный текст:
Боянъ бо вещий,
аще кому хотяше песнь творити,
то растекашетъся мыслью,
акы
мысью по древу,
серымъ вълкомъ по земли,
сизымъ орломъ подъ облакы.
В первом стихе получилось по шесть а/я, о, е, шесть других, во втором по семь о и и/ы, семь других. (Здесь и далее внесены изменения, не влияющие на равногласие, но требуемые грамматикой древнерусского языка.)
Добавим, что мыслью-мысью без акы (как) оказалось бы не в духе «Слова», поэт пишет: воины, акы волки, дружина, акы туры.
Князья, о которых пел Боян, жили немногим позже крещения Руси. Поэтому он творил во вселенной, устроенной ещё по языческим представлениям: земля, небо и соединяющее их дерево. По трём частям мира, как белка, волк и орёл, устремлялись его мысли.
Конечно, прочно вошедшее в язык выражение теперь не упразднишь. Да и незачем. Ведь не исправляем мы неверно понятую трагедию Шекспира, у которого Отелло вовсе не чернокожий, а мавр. Драматург и сам ошибся, узнав историю итальянца Маурицио Отелло и приняв уменьшительное имя Мауро за национальность. А дальше решили: раз из Африки, значит, негр. И уже не заставишь актеров играть Отелло белым, и пьеса как будто даже улучшилась с негром. Так же мы привыкли к мысли, расходящейся по ветвям.
Но, по крайней мере, исчезает подозрение, будто автор поэмы сочинял абстрактные загадки. И его предшественник тоже не «растекался мыслью по древу» – в ироническом смысле этих слов.
Уже говорилось о том, что солнечные затмения лишь в новое время стали считаться не опаснее обычных закатов.
И можно представить, какие чувства охватили дружинников Игоря, когда в походе они увидели: от солнца остался только узкий серп, и «в рогах его яко угль горящий был». Стали заметны звезды. Но князь сказал: божьей воли всё равно не избежать, а затмение видно во всех землях и народах, так что оно, может быть, предназначено для кого-то другого. Он велел продолжать поход. Войско переправилось через Донец, подошло к реке Осколу и остановилось в ожидании дружины из Курска, которую вёл Всеволод, брат Игоря.
И вот рати соединились. Всеволод говорит: Одинъ братъ, одинъ светъ светлый – ты, Игорю! Оба есве Святъславличя! Вторая фраза значит: оба мы Святославичи. А слышите звукопись? – светъ, светлый, есве, Святъславличя. Автор выстроил ряд именно из этих согласных, потому что они говорят о связи Игоря и Всеволода со светом, с солнцем.
Только странно это повторение – светъ светлый. В былинах, например, часты выражения сила сильная, торе горькое и тому подобные. Но в древней поэме ничего похожего нет.
Если возникло недоумение, то читатель, наверно, догадался, что и равновесия гласных в тексте нет. Действительно, во второй фразе гармония выдержана, а в первой неожиданность: получается два равенства, и раздел между ними проходит... как раз посередине выражения светъ светлый.
Но вряд ли Всеволод мог сказать: Светлый ты, Игорю!
Однако вспомним обычное обращение к князю – именно «светлый» или «светлейший» (а позже появились всякие «сиятельства»). Не стояло ли в поэме сначала: ты, светлый Игорь? Понимать надо так: «Свет очей моих – светлый (то есть князь) Игорь».
Значит, в то время, когда речь ещё воспринималась как единый поток {недаром тексты писались без пробелов), поэт уже понимал и использовал дальнее родство отдельных слов! Нечасты подобные примеры даже в поэзии XX века. У Н. Асеева говорится о красном, то есть советском, народе на Красной площади. У Б. Пастернака: «Брось, к чему швырять {то есть опять же бросать) тарелки, бить тревогу, бить стаканы». Неудивительно, что переписчик, не поняв такого редкого случая, написал, как было привычнее, и разрушил находку поэта.
Выше приводилось сравнение четырёх князей, участвовавших в походе, с четырьмя солнцами. В поэме сказано также: солнце светится на небесах, Игорь в Русской земле. О поражении говорится: два солнца (он и Всеволод) померкли. Они Святославичи, что звучит отчасти как Светославичи. И если для кого-то недостаточно всё сказанное и неубедительна арифметика, пусть доказательством будет ещё и красота строк о князьях из солнечного рода:
Одинъ
братъ,
одинъ светъ –
ты,
светлый Игорю!
Оба
есве Святъславлича.
Есть в «Слове» отрывок, который никак не укладывается в равногласие, тем не менее говорит о блистательной стихотворной технике автора. Это восхваление курских воинов, произносимое их предводителем князем Всеволодом:
А мои ти куряни – сведоми къмети (опытные воины):
подъ трубами повити (рождены),
подъ шеломы възлелеяны,
конець копья въскърмлени,
пути имъ ведоми,
яругы (овраги) имъ знаеми,
луци (луки) у нихъ
напряжени,
тули (колчаны) отворени,
сабли изъострени,
сами скачють, акы серыи вълци въ поле,
ищучи себе чти (чести), а князю славе.
Разделить ли текст так, как здесь, или ещё мельче, или объединить его отрезки по-другому, или сосчитать все вместе – никаких убедительных равенств не получим. Разве что в конце, в деепричастном обороте, будь в нем ещё одно у/ю, вышло бы четырежды три – но очень уж странно отделился бы от всей фразы этот хвостик. К тому же в нём погрешение против грамматики: надо не славе, а славы.
Отрывок прочно стоял в числе безнадёжных. Между тем отыскивались другие произведения, где выполняется равногласие. Одно из таких – «Слово о погибели Русской земли», литературный памятник первой половины XIII века, то есть почти того же времени, что и «Слово о полку Игореве». Сохранилось лишь начало «Слова о погибели», одна страница. И все-таки очевидно сходство двух произведений: оба лиричны, оба охватывают всю Русскую землю, есть даже фраза, будто попавшая с изменениями из одного памятника в другой. Автор поэмы об Игоре ратовал за единство Руси, князья не вняли его призыву, и «Слово о погибели» рассказывало о последствиях – об ордынском нашествии.
Однако равенства в первых же строках второго «Слова» обрываются. Дальше идёт перечисление, какими красотами богата Русь: горами крутыми, холми высокими, дубравоми частыми, польми дивными…
Это место навело на мысль: раз перечисление, то естествен был бы союз и, а его нет (почти нет). Да он и надоедливо звучал бы, употреблённый подряд раз пятнадцать. Зато... все слова кончаются на и! То есть союз между ними как бы всё-таки присутствует.
Немедленно было раскрыто восхваление курян: в нём ведь тоже перечисление. А мои ти куряни – сведоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлелеяны... Все слова, кроме служебных, кончаются на и/ы!
Лишь некоторые выбиваются из единообразия: конець копья, сами скачють. Зато у них начала одинаковые.
А как же въ поле? Уж не пропущено ли что-нибудь, начинающееся на п? Возникло и предположение, тогда показавшееся не очень похожим на правду: может, должно быть въ поли? И точно – таким оказался местный падеж.
Местоимения – имъ, у нихъ – не подчинены общему порядку: они ведь, как и предлоги, сами по себе ничего не значат. Но всё же местоимения выбраны такие, в которых есть и.
Из всего отрывка только себе и князю не уложились в стихотворный принцип. Можно не искать для поэта оправданий, он и так показал мастерство. Однако объяснение напрашивается: Себе чести, а князю славы – постоянная воинская формула (она и в «Слове» употреблена дважды), автор и ввёл её, не изменяя: выражение отточено, надо не быть поэтом, чтобы сломать его ради стихосложения.
В отрывке, о котором только что шла речь, одно слово вызывает особые сомнения – это опять въ поли, где уже исправлено окончание. Следует ли читать воины скачут, как волки в поле, ища чести или воины скачут, как волки, в поле ища чести?
Решение этого как будто не очень важного вопроса, правда, мало связано с разногласием – разве только тем, что подсчёты гласных заставляют вдумываться в каждую букву. А мелочей в «Слове» нет.
Обратимся сначала к названию поэмы: Слово о пълку... Древнерусское пълкъ значило и «отряд» и «поход». Автор использовал оба смысла: писал, что Игорь навел свои храбрые полки на землю Половецкую, и писал: То было въ ты (те) рати и въ ты пълкы, а сицей (такой) рати не слышано (в стихе девять и/ы и девять остальных гласных). Кстати, рать тоже имела два значения: «битва» и «войско». В переводах поэму озаглавливают по-разному: «Песнь об ополчении...», «Речь о конном походе...» (слово тоже оказывается многозначным).
Посмотрим и в самый конец произведения, на фразу Княземъ слава, а дружине аминь. Рукописи полагалось завершать «аминем», потому его здесь часто выносят в отдельную строну и даже допускают, что он добавлен переписчиком – то ли по привычке, то ли из стремления придать полуязыческой поэме «божеский вид». Для оставшегося обрывка фразы нашлось такое объяснение: союз а в древности означал «и», так что получилось: «Князьям слава и дружине». Правда, порядок слов вышел почему-то нарушенным, да и а в бесспорной роли «и» ни разу автором не применено. А ведь фраза целиком содержит пять а/я и пять прочих гласных, и смысл прозрачен: князьям слава, а дружине конец, вечная память. Аминь здесь «работает за двоих»: продолжает мысль и завершает произведение.
Поле – это степь: Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поеха по чистому полю» (по три е и у/ю, по четыре а/я и и/ы, шесть о; есть в поэме и такие сложные равенства: 1–1–8–8–9 или, как здесь, 3–3–4–4–7, только одного о недостаёт). Но когда поэт призывает загородить полю ворота, это уже не степь, а живущий в ней народ, половцы, чьё название и произведено от поля. Так нужно ли понимать, что воины скачут, как волки по степи, или они ищут чести в битве со степняками?
Ответ теперь очевиден: то и другое. Въ поли не случайно поставлено в предложении так, что вызывает сомнения.
После этого иначе прочитываются и некоторые другие места поэмы. Дремлеть въ поле Ольгово хороброе гнездо – далече залетело!» Дружина Игоря ночует в степи. К рассвету она окажется окружённой врагами. То есть русские воины отдыхают среди не замеченных ещё половцев... Как тревожен скрытый смысл!
Многие строки произведения вызывали жаркие споры толкователей. Галици стады бежать – сравнены ли здесь русичи со стаей галок или сказано, что это отряды из Галича? Земля тутнеть (гудит), рекы мутно текуть, пороси поля прикрывають, стязи глаголють – что такое пороси: пыль (пороша) или поросль? Обычно думают, что пыль, но откуда ей взяться в весенней степи, тем более, что половцы спешили навстречу Игорю без дорог? А лесу войско часто уподобляли, оно с поднятыми копьями действительно так выглядело. И стязи тоже имели не один смысл – это ещё и отряды со стягами (сравните «три вымпела» – три корабля, «двести сабель» – двести кавалеристов). Стязи глаголють – шумят знамена или слышится говор войска?
Не следует ли в таких случаях принимать сразу оба толкования?
В только что выписанной цитате все звукотипы представлены по пять раз, только е на единицу отстало. А в следующей – по девять о и е, девять остальных: Тогда Игорь възре (взглянул) на светлое солнце и виде отъ него тьмою все свое вое прикрыты. Речь идёт о затмении, но тьма – не только мрак. На лица воинов набежала тень, то есть они помрачнели, их охватила тревога. Кроме того, слово тьма означало «десять тысяч» и вообще бесчисленное множество. Солнце предсказывает дружине гибель от несметных полчищ врага. Сколько смыслов у одного слова!
В первом издании «Слова» читаем: Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всехъ странъ. Рускыя плъкы отступиша. Часть отрывка – Половци идуть отъ Дона и отъ моря – уже цитировалась, в ней половину слогов занимает о. Дальше оказалась отдельная фраза, и текстологи давно вычеркнули первое т из отступиша, получилось, если говорить по-современному, «Враги со всех сторон русские полки обступили».
Но равенства не вышло. Иногда старославянское странъ на русское сторонъ заменяют не в переводе, а в самом тексте, пишут не рускыя, а рускые, с «ятем» на конце. С любой из этих поправок равногласие выполняется, но первая не соответствует другим местам поэмы, вторая противоречит грамматике.
В поисках варианта, удовлетворяющего всем требованиям, замечаем, что хорошо было бы какое-то о заменить на у... Утъ всехъ не напишешь. А вот уступиша...
Какое же изумительно точное словоупотребление открывается: «Половцы идут от Дона и от моря. И со всех сторон русские полки уступили». Не отступили, это было бы позорно, тем более в самом начале сражения. Да бежать им и некуда, они окружены. Русские воины лишь немного уступили, сжатые превосходящими силами врага. Они сплотились теснее, такой кулак трудно разбить. То есть речь не о бегстве, а, наоборот, о готовности к битве!
Переписчик просто-напросто спутал сходные по значению приставки или, скорее всего, не разглядел букву: у по-древнерусски обозначалось так – оу; легко принять оуступиша за отступиша. А когда затем т вычеркнули, получилось ненужное повторение: половцы идут со всех сторон и окружили со всех сторон. Соотношение же у поэта было такое: по одному о и е, по три а/я и у, четыре (один плюс три) и/ы.
Другой отрывок дошёл до нас в следующем виде: За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу людемъ мычючи въ пламяне розе (роге). Первые издатели решили, что тут названы «предводители хищных половцев», и перевели так: «Воскликнули тогда Карня и Жля, и, прискакав в землю Русскую, стали томить людей огнем и мечом». Один из исследователей потом даже читал: Кончак и Гза (главные ханы в пору Игорева похода). Смага здесь толкуется как огонь, бросаемый боевыми машинами.
Позже возникло предположение, что карна происходит от карити (корить, оплакивать). А жля – испорченное желя {однокоренное с жалеть), Смагу приняли за погребальный пепел. Таким образом, имеются в виду вопленица, затем вестница мёртвых, идущая по Руси с ритуальным сосудом, напоминающим рог.
Наконец, промелькнуло высказывание: тут действует кара жлан, чёрный дракон, известный по степным мифам. Он выдыхает огонь на манер Змея Горыныча.
Считаем гласные, и оказывается, что двойное равенство (по семь а/я и и/ы, по пять о, е, у/ю) создастся, только если добавить одно е. А куда его вставить? Больше некуда, кроме как в желя.
Даже неловко за такое лёгкое решение спорного вопроса. Раз желя, то безусловно правы те, кто видел здесь не половцев и не дракона. И насколько поэтичнее получившаяся картина, чем информация о военных действиях или о драконе, притянутом сюда за уши!
Перед этим стихом стоит такой:
О, далече зайде соколъ, птиць бья, – къ морю;
а Игорева храброго пълку не кресити (не воскресить)!
Дружина действительно ушла к морю. Она сравнена с соколом, во время охоты улетевшим далеко от гнезда и не имеющим сил вернуться. Зачем же здесь союз а, разве какое-нибудь противопоставление во фразе есть? Существует туманное объяснение: а непонятно, однако в контексте вроде бы уместно. Но вот и цифры указывают: у поэта не было этого союза, он нарушает равенство – по шесть а/я, о, е, шесть прочих.
Через несколько строк видим два а подряд:
Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.
А Святъславъ мутенъ сонъ виде въ Киеве на горахъ.
Ну, и где же противопоставления? Кажется, будто поэт бездумно втыкал а куда попало. Но по арифметике видно, что он тут ни при чём, без союза в первом стихе оказывается по четыре а, е, и/ы, четыре остальных, во втором по четыре а/я и е, четыре других. Союз вставлен кем-то из сказителей или переписчиков «Слова», знавшим былины и народные песни, где а употребляется очень часто (в другой роли – для зачина или ради соблюдения ритма).
Ярославна ждала Игоря в Путивле. Здесь она произносит свой знаменитый плач, сотни раз переведённый потом на другие языки. Точнее, не плач, а языческое моление: княгиня не льет безнадёжные слезы, а просит ветер, Днепр и солнце вернуть ей мужа.
Перед этим идёт речь о розни, охватившей князей, о том, что копья поют на Дунае. Копье – не только оружие, это также мелкое воинское подразделение. Между текстологами вышел спор: поют ли отряды или копья в полёте? Но, может, поэт имел в виду то и другое?
На Дунае княжил отец Ярославны, и она в молении собирается полететь к нему, чтобы почерпнуть силы. Поэтому точку, в издании 1800 года стоявшую после названия реки, перенесли: «Копья поют», – а дальше: «На Дунае Ярославнин голос слышится». Молилась она, получается, громко.
Разнобоя в пунктуации между разными изданиями поэмы много. Ведь знаки препинания в ней расставлены не самим автором, они тогда ещё не были придуманы.
Но по приведённым раньше примерам видно, что предложение (или хотя бы часть его, имеющая некоторую самостоятельность) всегда совпадает с равенством. Сегодняшний поэт вправе начать фразу посередине одного стиха, кончить посередине другого. В равногласии это невозможно.
Вот и посмотрим по равенствам, где должна быть точка.
Того
стараго Владимера нельзе бе пригвоздити
къ горамъ киевскимъ.
Сего бо
ныне сташа стязи (стали стяги)
Рюриковы,
а друзии (другие) Давидовы.
нъ розно ся имъ хоботы пашуть
(полотнища развеваются),
копья поють на Дунае.
Ярославнынъ
гласъ ся слышить.
зегзицею незнаемь (одинокой чайкой) рано кычетъ:
«Полечю, – рече, – зегзицею по Дунаеви...
В первом стихе у/ю нет, а остальных по пять. Во втором по десять а/я, о, и/ы, восемь других. В третьем по четыре о и у/ю, по семь а/я и и/ы, одиннадцать (четыре и семь) е. Второе равенство хоть не вполне точно, однако не скажешь, будто его нет. Его границы указаны ещё и окружающими фразами. Значит, Ярославна не находилась на Дунае и не кричала так, что её даже там слышали.
Не упомянуто ещё замечательнейшее качество равногласия – связь формы и содержания. Во фразе Половци идуть отъ Дона и отъ моря главное слово – половци. Его гласный о и занимает половину строки. В стихе На реце на Каяле тьма светъ покрыла основное – тьма. В половине слогов стоит а/я. Этот принцип прослеживается и в трёхкратных равенствах. Рекоста бо братъ брату: се мое, а то мое же – здесь самое важное мое, потому о и е по пять, и пять остальных.
В названии поэмы: Слово о пълку Игореве, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова – семь а/я, семь о и семь других, поэт подчеркнул деда, отца и самого Игоря.
А вот первая же после названия фраза лишь напоминает равногласную: Не лепо ли ны бяшеть, братье, начати старыми словесы трудныхъ повестий о пълку Игореве, Игоря Святъславлича.
Может быть, это прозаический зачин, который должен был привлечь внимание слушателей, а запевал поэт дальше? – Начати же ся той песни по былинамъ сего времени, а не по замышлению Бояню (по семь а/я, е, и/ы, семь прочих). Или надо что-то поправить в тексте?
Нетрудно придумать наукообразное обоснование. Нужно, чтобы в первой фразе какое-то и перешло в е. Вспоминаем, что Игорь имел второе имя, полученное им при крещении, – Георгий. Он и в поход выступил 23 апреля, в день святого Георгия Победоносца. В народе говорили «Егорий Победоносец», отсюда имя Егор. Вообразим, будто поэт сказал: о пълку Игореве, Егора Святославлича, – и равенство будет достигнуто. Переписчик потом мог спутать почти одинаковые имена.
Этот пример приведён затем, чтобы данная статья не побудила кого-либо к скоропалительным вмешательствам в «Слово». Здесь вносились самые минимальные изменения (другое дело, что одна буква способна преобразить смысл целого стиха). Они подсказаны не только арифметикой, но не противоречат и древнерусскому правописанию.
Как раз и первая фраза «Слова» грамматически неправильна. Ее точный перевод: «Не хорошо ли, не уместно ли нам было начинать» и так далее. Почему «было»? – ведь поэт запевает именно в данный момент. И почему употреблено длительное время глагола – в современной передаче «начинать» (а не «начать»)?
Поставим вместо архаичного ны другое местоимение, тоже имеющееся в «Слове», – намъ, и напишем согласно грамматике: Не лепо ли намъ есть, братье, начати... Понадобится еще заменить Святъславлича на Святославлича, и десятеричное в повестий на е (а то произнести невозможно – повестьй). Равенство становится точным: по девять а/я, е, и/ы, девять остальных. Но представляем, сколько негодования способно вызвать вмешательство во фразу, которую каждый грамотный человек помнит со школы.
С самим же существованием равногласия трудно поспорить. Оно прослеживается и в некоторых других памятниках письменности. Уже упоминалось «Слово о погибели Русской земли». А можно назвать еще «Задонщину» и «Повесть временных лет». Наверняка есть и другие памятники равногласия.
В отношении «Слова о полку Игореве» высказывалось подозрение: не подделка ли это XVIII века? Проблема надумана, но всё же нелишне сообщить ещё один довод в пользу «Слова». Если с произведениями, чья древность не вызывает сомнений, оно связано родством, о каком раньше не знали, то не приходится говорить о его позднем происхождении.
(ж. «Октябрь»)